Роды двадцать лет назад: не для слабонервных.

«Раньше в поле рожали, и ничего», — говорят некоторые, презрительно кривя губы при воспоминании о тягостях беременности. Действительно ничего — ничего хорошего. Новорожденные и матери умирали все в том же поле, и никто их не считал, — еще нарожают.

Современный подход к родам отличается: бокс (если получится), анестезия, близкий человек рядом, душ, малыш сразу после рождения, консультации педиатра, гинеколога, специалиста по грудному вскармливанию и многое другое. Двадцать лет назад все было иначе. Наталья, ставшая мамой в 2000 году, поделилась своим опытом родов в поселковом роддоме.

Забеременствовала я в далеком 1999 году. Встала на учет, сдавала все анализы по расписанию, ходила на прием к врачу. Врач назначила срок раньше срока, рассчитанного мной: мне следовало рожать где-то в Новый год по ее подсчетам, а по моим – в январе, между 20 и 27 числами.

«Отпразднуешь — собери вещи и сразу ляг».

К этому времени я уже знала родильное отделение нашей районной больницы не понаслышке. На двадцать пятой неделе меня положили на сохранение из-за белка в моче и отеков. И я словно окунулась в прошлое — роддом, казалось, застрял в далеких семидесятых.

«Да это просто издевательство»

Медсестра, выполнявшая ЭКГ, произнесла эти слова. В ходе госпитализации, вероятно, решили провести все необходимые анализы и исследования. Сначала меня нарядили в больничную форму — взять с собой ночную рубашку и халат было нельзя, нижнее белье также отобрали, как и носки. Разрешили только резиновые тапочки, а рубашку и халат выдали в приемном покое. Халат был древним, замызганным, потертым, как марлевая тряпочка. Он хотя бы напоминал халат. Ночная рубашка имела огромную прореху во весь бок. «Зато в рукава без проблем попадешь, и жать нигде не будет», — хихикнула медсестра, усмехаясь при виде моих попыток надеть это одеяние.

Не хотелось спорить. Меня больше беспокоило благополучие дочери. К концу беременности я словно погрузилась в забытье, внешний мир потерял для меня значение, все внимание уходило внутрь.

В процессе ЭКГ пришлось снять халат, и на столе я оказалась практически обнажённой — сорочка развалилась на лохмотья, белья, как известно, не разрешалось. Такое отношение к беременным удивило даже медсестру, работающую там не первый день.

«У нас тут все стерильно»

В палате царила унылая тишина. Серый линолеум, продавленные сетки панцирных коек – по шесть в каждой – отсутствие цветов на окнах, даже штор не было. Выходить запрещалось: все здесь стерильно, никаких прогулок. «Заразу с улицы притащишь», — проворчала медсестра. Мало ли что вам положено, обойдетесь без воздуха. Лежи себе на этой кровати и лежи. Зато ходить в соседний корпус больницы на прием к окулисту и лору – это пожалуйста. Точнее, туда мы должны были обязательно сходить.

Надели халаты маляров — личные вещи запретили — и отправили в корпус с поликлиникой. С очередистыми кашляющими больными, сопливыми детьми и прочими радостями. Двигаться приходилось по улице в тех же тапочках, что и по отделению. Стерильность, конечно.

Еда в отдельной песне представляла собой особый вид испытания. В столовую я старалась не попадать, потому что есть там было просто невозможно. Чай окрашивался содой в неприятный черно-коричневый цвет, комковатое серое пюре с прогорклым маслом и промороженная капуста — «Скажите спасибо, что овощи дают». Тарелки снаружи были покрыты наростами хлорки, трогать их было отвратительно.

«Подгузники принесла?»

Ушла я с чувством, словно побывала в иной реальности. Но ещё ж предстояло вернуться…

Мне по УЗИ назначили дату родов с 22 по 25 января. Однако гинеколог настояла на госпитализации раньше срока. Даже «скорая» приезжала, чтобы забрать меня в больницу против моей воли. Доводилось прятаться – буквально.

Вечером 20 января живот начал мучить. 21-го утром в пять часов я проснулась, собрала сумку и разбудила мужа, чтобы вызвал «скорую». Бригада приехала ближе к полудню — до больницы было не больше десяти минут пешком, но где-то по дороге видимо случился какой-то затор.

— А что по «скорой»? Схватки, что ли? — подозрительно посмотрела на меня старшая акушерка. Я только кивнула головой — рот старалась не открывать, чтобы дыхание не сбить. Оказалось, это верный способ приспособиться к боли — я поняла это случайно. Ведь никаких курсов для беременных в селе не было. Да и Интернет тогда еще до нас не добрался, информацию брать было просто негде. — Подгузники принесла? — рявкнула на меня проходившая мимо медсестра. — Да погоди ты с подгузниками, — отмахнулась от неё старшая.

Акушерка заполнила медкарту и проводила меня на осмотр. Гинеколог молчала, даже не предупредила о предстоящем проколе пузыря, просто это сделала. Потом меня отправили в место наподобие санузла — душ, биде, унитаз с поврежденным сиденьем. Расколотое стекло покрылось толстым слоем льда. Дверь изнутри не закрывалась. Впрочем, мне было уже невдомек до комфорта.

«Да погоди ты!»

Через час полтора я находилась в дородовом отделении — лежала на панцирной кровати с иглой от капельницы в вену. Капельница как-то держала мое сознание на поверхности — я старалась рукой не двигать, чтобы игла не вылетела. Это было… вся анестезия, на которую я могла рассчитывать. Эпидуралку тогда еще не придумали.

Через полчаса я ощутила перемену: телу захотелось напрячься. Потом поняла, что это была попытка. «Наталья Александровна!» — я позвала акушерку. «Подожди!» — послышался голос за дверью. Я протянула руку под одеяло и нашла головку. «Наталья Александровна!» — в голосе моем было нечто такое, что заставило акушерку войти в палату. «Подожди! Подожди ты! Не рожай!» — закричала она.

Меня до роддома так и не довезли — родилась прямо на старой кровати, провалившейся почти до пола.

Сашу родила со второй попытки. На мгновение её положили мне на грудь, а потом забрали. Вместе находиться? Конечно нет, о чем вы. Меня сразу же подняли — до гинекологического кресла я должна была пройти пешком. С тех пор левая бёдра не встаёт на место, спать на боку не могу.

«Помыться? Дома помоешься»

Следующие пять дней я кормила дочку по расписанию: каждые три-четыре часа. Медсестра, увидев, как я держу малышку, пригрозила забрать её и перевести на смесь: «Не умеешь держать — не берись!».

На следующий день почувствовала себя получше и нестерпимо захотелось принять душ. «Душ? — переспросила медсестра, вытирая влажные волосы. — Дома помоешься. Ну или если пролежишь тут дольше десяти дней, помыться позволим».

Вместо душа стояли ковшик и бачок с горячей водой. «Женщины, подмываться!» — раздавался дважды в день по коридору протяжный вой. Предполагалось взять ковшик и отправиться в душевую, пытаясь поддерживать гигиену. Там было холодно, как в Арктике: сквозь треснувшее стекло дуло, на подоконнике образовалась наледь. Дома я уже заболела циститом.

Купившаяся кипяченая вода из-под крана наливалась в бачок, стоявший в коридоре, с перевернутым ковшиком сверху. При подъёме ковшика тараканы — огромные рыжие — прыгали во все стороны. «Почему же не травите их?» — с ужасом спрашивали мамы. «У нас тут дети, нельзя травить», — отвечали медсёстры. «А разводить можно?» — «Можно».

По прошествии пяти дней нас выписали. — Возвращайтесь за мальчиком,— фальшиво улыбалась медсестра, пряча презент с конфетами и фруктами. «Да никогда», — подумала я. Слово свое я сдержала — второго ребенка у меня нет и уже не будетВ роддоме здесь, безусловно, не виной, но это совершенно другой случай.